Я родился в октябре 1962 года в роддоме института Отто, на Васильевском острове. Моя мама москвичка, наполовину литовка по крови, отец ленинградец, из семьи потомственной профессуры. Мои прадед, дед и отец были профессорами, один медицины, другой биологии, третий физики. Любопытно, что оба мои прадеда и прабабки были революционерами. Один был соратником Плеханова и теоретиком кооперации в России. Прабабка была партийной женой Ильича во время отсидки в Казанской тюрьме. Носить передачи и видеться с заключенными можно было только близким людям. Эта близость с вождем мирового пролетариата не раз выручала мою семью после революции, когда дорожки меньшевиков, коими были мои родственники, и большевиков окончательно разошлись. Прадеда несколько раз арестовывали, но отпускали по приказу Ленина, после того как прабабка бежала к нему за заступничеством.
Все мои деды воевали. А двоюродный по отцу так и остался там. После войны мой дед-биолог, отец отца возглавил факультет биологии ЛГУ. Несколько лет спустя он был сослан в Петрозаводск в рамках дела вейсманистов-морганистов. Сам он изучал простейших, но был другом академика Полянского, и в какой-то момент ему пришлось сделать выбор между тем подписать письмо Лысенко или нет. Говорят точку поставила бабушка, которая сказала нет. Вернувшись в Ленинград он обнаружил в нашей фамильной квартире, в угловом доме по Большому проспекту Петроградской стороны и набережной реки Карповки, посторонних жильцов, которых подселили за время ссылки. Хорошо, что хоть часть квартиры осталась. Там я и прожил первые два года, пока реабилитированный дед не получил двухкомнатную квартиру в пятиэтажке на углу улицы Бассейной и проспекта Космонавтов,вновом тогда районе Московского Парка Победы. Туда я уехал с мамой и папой. Там прошло мое детство. Детский сад и начальная школа.
Квартиры в этих домах давали различным категориям служащих, научным и техническим работникам, творческой интеллигенции. , Молодыми семьями практически одновременно заселялись целые районы. В результате у нас во дворе было много детей. Первое, что мне бросается в глаза сегодня, когда я оказываюсьтам, это их отсутствие. Это так непривычно, ведь в пору моего детства дворы были полны играющими ребятишками.
Мы играли в пекаря и слона-мильтона, ушки и фантики, ходили на пустырь, где теперь находится СКК, собирали хабарики и сражались на самодельных мечах, прикрываясь крышками от мусорных ведер с нарисованной школьными красками большой буквой Л, в честь царя Леонида, героя популярного тогда фильма «Триста спартанцев».
Кино было особенной страницей нашего детства. Телевизоры в массе появились лишь в середине-конце шестидесятых и по двум каналом фильм можно было увидеть очень редко. Все шли смотреть новинки в местный кинотеатр. Это была либо Планета на проспекте Типанова, либо Зенит и Дружба на Московском. Если спросить сегодня любого моего ровесника какие фильмы он смотрел в детстве, набор окажется практически идентичным у всех жителей нашей страны. Это Неуловимые, во всех вариантах, «Анжелика маркиза ангелов» с Мишель Мерсье и Робером Оссейном, Виннету и иже с ним Зоркий Сокол и Большой Змей и Гойко Митич, комиссар Роман и Миклован, «Три мушкетера», Фантомасы и прочие комедии с Фюнесом, Гайдай, «Новые Центурионы» и «Генералы песчаных карьеров». При выходе очередного бестселлера в наш районный прокат мальчишки и их игры мгновенно менялись и становились похожими на героев и сюжет то «Золота Маккены», то «Четырех танкистов и собаки».
Я уже писал, что большая часть моего времени вне школы в те времена проходила в Кавголово на тренировках. Иногда я уезжал на сборы прямо посреди учебного года. И все же я попробовал дворовой жизни в полной мере. От глобальных игр в войнушку и слежкой за девочками, до проблем со старшими хулиганами и драками с соседними дворами. Всю малышню тогда приводил в трепет Парк Победы и мифические «парковские», группировка хулиганов, которых на поверку никто из нас никогда не видел. Одно время меня преследовал мальчишка, настоящий хулиган, который караулил меня по дороге в школу и нещадно тряс на деньги. Не бил но всячески измывался. Странно, что у меня не вызывало удивления, казалось бы ни на чем не основанная, его неприязнь ко мне. Скорее всего он был просто плохим человеком с проблемным детством. Звали его Игорь Капинос. Я никому не жаловался и старался его всячески избегать. Прошло столько лет а я до сих пор чувствую то унижение и собственное бессилие перед его наглой ухмыляющейся рожей. Однажды подростком я снова встретил его на бульварной части проспекта Космонавтов. Я был с Димкой Мироновым и Капинос не решился наехать и лишь сказал какую-то гадость. То же презрение и ненависть я испытываю к бандитам, которые трясли всю страну в 90-е и продолжают трясти ее сегодня.
Наше детство было безоблачным и счастливым,родители молоды а улицы безопасны. Сколько ярких счастливых воспоминаний несет моя память! Для всех не хватит и целой книги. Чего стояли шоколадные батончики по 28, которые я покупал у станции метро Парк Победы на деньги данные мамой на завтраки и обеды в школе. Позже это стала удочка и рыболовные снасти, детали железной дороги и аквариум с рыбками. А позже пластинки. А купание в Парке Победы летом и катание в нем же с горок на лыжах и по льду на ногах зимой!
В школе я учился хорошо, хоть и спустя рукава. Мой учитель русского и литературы Арон Давыдович цокал языком и говорил, что я так могу всю жизнь проподавать одни надежды. Как в воду глядел. Сколько лет и сил мне потребовалось чтобы это изменить. Зато я с радостью играл роль общественного лидера и ловеласа. Я дрался с новыми мальчишками, уводил класс купаться в Парк и выигрывал спортивные соревнования.
А летом, если не ехал на сборы и родичи были в отъезде, я либо жил в Белоострове на даче либо в пионерлагере. Не могу сказать что я питал особую любовь к лагерю. Возможно только в старшой группе, когда начались танцы и джинсовые костюмы с клешами, мне понравилось больше. Хотя я помню один год, когда в нашем лагере «Огонек», что на озере Красавица, рядом с поселком Ильичёво, прошли олимпийские игры. Все дети лагеря были разбиты на команды по разным странам. Я попал в команду Греции и играл в баскетбол. Это было здорово. Но все равно в Белоострове было на порядок интереснее.
Тут был пляж в Дюнах или Солнечном. Дюны тогда были режимным объектом, интуристовским комплексом и проезд туда был запрещен. Стоял шлагбаум с будкой и охранником. Его можно было легко обойти лесом, ведя велосипед по засыпанному хвоей песку приморских дюн. Дальше никто уже не пас, и все же въезжать на пляж было спокойнее через технические службы и жилой квартал персонала. Сразу за ними начинались теннисные корты и баскетбольная площадка с гравийным покрытием. Мы часто играли там либо с отцом либо с дядей Валей. Велосипедная тропинка в Дюны, это было всякий раз настоящее приключение. Занимала дорога минут двадцать. Нужно было пересечь два шоссе и железную дорогу, прокатиться по узенькой тропинке рядом с железнодорожным полотном, переехать несколько деревянных мостиков шириной в одно бревно, спуститься и подняться в гору, а потом еще волочить велосипед по лесу увязая в песке. Друзья родителей, которые приезжали довольно часто, тоже ездили с нами, обычно на машине. Так однажды туда попал Миша Барышников, великий танцор. У меня где-то лежат фотографии где мы все прыгаем в песке кто дальше.
Балет в той или иной мере всегда сопутствовал моей жизни. И хотя ни я сам ни мои родственники к нему никакого отношения не имеют, все же он постоянно всплывает. Ближайшая подруга моей матери Люба Мясникова дружила сначала с Рудольфом Нуреевым а потом с Барышниковым. Даже после того, как оба остались на Западе они продолжали быть в контакте. Люба ездила прощаться с Рудиком, как его называли все, на его остров. Кроме того Люба, или Любовь Петровна ученый физик, полувековой сотрудник института Иоффе и активистка каких свет не видывал. Именно она организовала своих подружек в общество «Красная спица», чья деятельность заключалась и по сей день заключается в еженедельном собрании, на котором его участники, или вернее участницы вязали и болтали. Но если бы не Спица, мое детство было бы совершенно другим. Именно они воспитывали меня в отсутствие родителей, которые ко всему еще и развелись в самом конце шестидесятых.
Несомненный плюс подобного воспитания заключается в изначальном плюрализме жизненных позиций и подходов к проблеме, транслируемых разными воспитателями. Естественно возникающая ситуация выбора дает возможность отработать схему поведения наиболее благоприятную для ситуации. Это близко к идеям коммуны, и что-то от коммуны в нас безусловно было и есть. Но это не касалось и не касается политических или других фундаментальных взглядов личности. Разумеется в компании не обходилось без антисоветской литературы, и я помню как жадно читал доставшегося всего на одну ночь Солженицына под одеялом с фонариком. Он меня не впечатлил.
Читал я много и запоем, как я делаю почти все, чем увлекаюсь. Я мог не отрываясь прочитать понравившуюся книгу за одни сутки. Я проштудировал детско-юношескую литературу весьма досконально. Конан-Дойль, Стивенсон и Майн Рид, Гайдар и Беляев, Джеймс Кервуд и Джек Лондон. Мне были симпатичны индейцы и я, закончив полное собрание сочинений Фенимора Купера, принялся за все остальное по теме, от Карла Мая до Джона Теннера. Долгое время я был увлечен фантастикой. Уже позже, учась в Москве в институте, мы даже организовали что-то типа конкурса на написание лучшего научно-фантастического рассказа. Я занял первое место так как был единственным, кто что-то написал. Кроме фантастики я тяготел к историческим романам. Отец открыл мне этот замечательный мир, как и вообще мир литературы, когда читал не ночь Остров Сокровищ и Спартака. Я тоже читал всем своим детям, но их пристрастить к печатной книге уже не удалось.
Нынешнее поколение получает информацию другими способами. С ней та же история, что и с пищей. Собственно она, информация, так же является пищей, и с ней надо обращаться грамотно, чтобы избежать ожирения или других болезней. Будучи производной от кибернетической революции, революция информативная настолько быстро и кардинально изменила всё, что нашему организму требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к новым видам информации и способам её получения. И пока мы не привыкли, нас будет колбасить. Я вообще считаю, что большая часть сегодняшнего напряжения в мире, особенно в области коммуникации, связана именно с тем, что людей просто клинит по входу, из-за неспособности правильно принимать обрушившийся на нас поток информации.
Летом компания детей «Красной спицы» частенько жила на даче у дяди Миши Семенова, отчима Димки Миронова, в Сосново в вечно недостроенном доме прямо на берегу озера. Здесь мы охотились с подводным ружьем, катались на виндсерфинге и ходили в соседние пионерлагеря на танцы и баскетбольную площадку. А однажды даже приняли участие в своеобразной охоте на кабана, которого сбил машиной один знакомый. Кабан с перебитыми передними ногами и скошенной мордой отполз довольно далеко от дороги. Мы вызвались его добить и привезти домой. Это оказалось совсем не просто. Мне неприятно это вспоминать до сих пор. Мясо его оказалось жестким и пахучим. Но оставить его на съедение мелким хищникам было бы наверное более жестоко, шансов выжить у него с такими травмами не было.
Еще одним регулярным мероприятием в котором участвовала вся Спица, и примкнувшие к ним. была и остаётся и по сей день Трапеция. Ровно пятьдесят лет назад компания из нескольких молодых ребят обнаружила в ленинградской области замечательное озеро, входящее в систему Семиозерья, что на пути в Приморск возле Полян. Озеро было небольшое, с крутыми поросшими соснами берегами. На ближнем к дороге берегу обрыв был совсем крутой и кто-то предложил повесить между двух сосен на длинных веревках перекладину, чтобы качнувшись на ней с берега можно было прыгнуть в воду как с тарзанки. Так и повелось с тех пор. Каждый год девятого мая, в День Победы толпа народу едет на Голубые озера на прыжки с трапеции. На выходе высота перекладины составляет иногда до десяти метров. Прыжок с кача с такой высоты да еще в ледяную воду, это, я вам доложу, испытание на мужество. Бякнуться можно очень серьезно. Чему я был свидетелем не раз. Но, удивительно, всегда обходится лёгким испугом. За пятьдесят лет это мероприятие переросло междусобойчик и в наиболее активные годы там собиралось до двухсот человек, включая иностранцев и москвичей. Самое удивительное, что даже достигнув таких масштабов, трапеция не переставала быть по семейному теплой и дружественной ко всем. Ее бессменным инициатором и лидером стал брат Любы Мясниковой дядя Леха, или Леонид Петрович Романков, в недавнем депутат Госдумы и человек, который много раз помогал мне и моим проектам. Мои друзья музыканты тоже изредка появлялись на Трапеции, но постоянными участниками так и остаются те же люди, которые ее и начинали. И это очень правильно, я считаю.
В середине семидесятых мы переехали, но совсем рядом, на угол Бассейной и Витебского. Это событие ознаменовало собой конец детства и начало юности. У меня появились новые знакомые и новые интересы. Я все больше увлекался музыкой. Появились первые записи. Магнитофона у меня не было. Мы жили небогато и когда мама наконец решила подарить мне его, у всех моих друзей уже были либо Нота либо Комета. Маме удалось купить магнитофон лишь со второй попытки, так как в тот день когда она впервые поехала его покупать у нее в автобусе вытащили кошелек. Воры карманники, которые регулярно щипали пассажиров на маршрутах от угла Космонавтов и Бассейной до метро Парк Победы, складывали пустые кошельки, бумажников тогда не было, в щель в столбе освещения рядом с остановкой. Я знал это место с детства, случайно наткнувшись на него во время бесцельного слоняния по улице. В нем маминого кошелька не оказалось.
Со второй попытки у меня все же появился новенький Маяк 203. Первую запись на него я сделал с пластинок сына подружки моей мамы, моряка дальнего плавания. Это были сборник «67-70» Битлов, «Houses of the holy» Лед Зеппелин и «Sabbath bloody sabbath». Это были бесценные первые записи с пластинок. Обычно можно было купить за два-три рубля копию с копии. На мой четырнадцатый день рождения Андрюха Белле, с которым мы катались на лыжах в детстве и чья мама входит в пресловутую «Красную спицу», подарил мне пленку с двумя альбомами Пинк Флойд – Дарк сайдом и Виш Ю. Я был в шоке.
В результате тусняка с записями музыки я познакомился с двумя парнями, Леха Рыбин учился в школе расположенной во дворе моего дома а Витя Красиков жил в соседнем с моим доме и его папа был учителем физкультуры в этой школе. Шел 1978 год. Еще не было никаких ансамблей, но ситуация уже зрела. Помню, что Рыба играл дома у брата с сестрой, близнецов. Они жили в соседней девятиэтажке и гуляли с большой овчаркой. Их группа называлась «Черное зеркало» и они играли без ударных, но уже записывались, так как Рыба ставил мне запись. Он потряс меня, когда спел начало из «Supper’s ready» во время прогулки. С ним я начал меняться пластинками и впервые приехал в клуб на Римского-Корсакова.
У Вити Красикова я не только впервые увидел и услышал Хендрикса, Заппу и Сантану, но и встретил одного из битников. Так называла себя группа подростков из нашего района. Они причудливо одевались, странно стриглись и всячески валяли дурака. Тогда я не знал, что круги расходятся от квартиры в доме по проспекту Космонавтов где жил мальчик по имени Андрей Панов. Его папа и мама, оба работники искусств, привозили сыну из загранкомандировок пластинки и журналы. Плакаты из журналов удалялись, и с них еще один член компании Витя Цой рисовал копию, которую потом загоняли за треху у магазина Юный Техник, на Краснопутиловской улице, где была толкучка. Всего этого я тогда не знал. Но о битниках слышал. И знал, что Красиков с ними связан. Однажды, когда мы с Витей слушали пластинки у него дома на последнем этаже хрущевской пятиэтажки в дверь раздался звонок. К сожалению первым к ней подошел папа Вити, высокий и спортивный мужик в вечном динамовском костюме. На лестничной площадке стоял один из битников по кличке Хуа Го Фэн, или просто Хуа. Не знаю почему, но среди наших панков популярны почему-то китайские и прочие имена с политическим подтекстом. Хуа Го Фэн, Пиночет, Ким Ир Сен – многовато для просто совпадения. Так вот Хуа был одет следующим образом. На нем были тренировочные штаны вывернутые наизнанку с болтающимися штрипками, а сверху старый потрёпанный фрак на голое тело. «а Витя дома?» успели услышать мы с Витей, как послышался стук бегущих вниз по лестнице ног и крики Витькиного папаши.
В девятый класс я перешел в другую школу.Если раньше я учился на улице Фрунзе, и туда я ходил пешком, то теперь мне приходилось ездить на троллейбусе к Московским воротам. Старшие классы очень отличались от всех предыдущих лет школы. Плюс у меня полностью сменился коллектив людей, которые окружали меня половину моей жизни. Сменились учителя, снова изменились интересы. Это сладостное и горькое время первой любви и первого поцелуя, первой печали и грусти. «Вам и не снилось» с Никитой Михайловским и «В моей смерти прошу винить Клаву К» пожалуй максимально точно, на мой вкус, передают настроение этого возраста. Помню, что жизнь казалась невыносимой после просмотра «Клавы К». Хотелось немедленно такого же. Без этого просто было нельзя жить. Я познакомился с исполнителями главных ролей и влюбился в никого. Я был в состоянии перманентной влюблённости, но предмета этой влюблённости не существовало. Мне было нестерпимо больно и приятно одновременно. Это было ощущение приближающейся любви, и однажды она пришла.
Как и первая моя школа на Фрунзе эта была физико-математическая. Уходя из первой после 8-го класса я надеялся попасть в 45-й интернат. Это была самая престижная физ-мат школа в городе, из которой был прямой ход в университет. После него котировалась 30 школа на Ваське, где учился Боря Гребенщиков и 239, рядом с кинотеатром Спартак на Кирочной, тогда улице Петра Лаврова. Я подавал надежды. Думаю отец хотел чтобы я пошёл по его стопам. В десятом классе я занял призовое место на городской олимпиаде по физике, что не помешало мне иметь в аттестате три балла. Дело было в конфликте с учителем. Михаил Израилевич Шпиченецкий учил нас физике методом Шаталова. Это когда вы составляете на уроке конспект разноцветными ручками, а на следующем уроке пишите его наизусть. Ошибаетесь – и вы пересдаёте его в свободное время. Когда он влепил мне три балла на экзамене учителя были так возмущены, что наша классная, химичка поставила мне пять, хотя как раз химию я не любил и знал не больше чем на три. С переходом в более престижную школу не вышло, и в результате после окончания я поступил в ЛЭТИ, правда на кафедру Жореса Ивановича Алфёрова, академика и директора физико-технического института имени Иоффе. Там я проучился год, пока не перевёлся в Москву. Моя мама, геолог по профессии, внезапно уехала работать в Монголию, предварительно переехав в Москву. Я остался на один год у отца.
Сложностей с учёбой я не встретил. Что дало мне массу свободного времени, кое я употребил, как и положено в моём тогдашнем возрасте, на всякие глупости. К примеру я мажорил вместе со своим закадычным другом по институту Джексоном. Мы носились по Невскому, встревали в неприятности, распрягались в ресторанах и общались с сомнительными личностями.
Мажорка, или фарцовка, были неотъемлемой частью постепенно утыкающегося в тупик советского строя. Что было причиной, бездарность руководства или проигрыш в холодной войне? Но признаки загнивания были налицо. Фарцовка была одним из них. В Ленинграде это был целый мир, со своими героями и легендами. Мир, который до сих пор ждёт своего автора. В мажорах и фарцовщиках как нельзя ярче прослеживался этот процесс. И в то же время в этом была какая-то романтика, что-то от «Пикника на обочине» Стругацких, который так потряс меня когда-то. По крайней мере для меня это было так. В этих людях, конечно очень разных, подчас весьма неприятных и даже опасных, было что-то интригующее и зовущее, как в пиратах. Дима Чангли, Крендель, Фека – эти имена до сих пор несут для меня какой-то ореол романтичности. Я до сих пор поддерживаю отношения с некоторыми из них.
На самом деле всё было весьма прозаично а порой и стрёмно. И, хотя мы не тусили с уголовными элементами, а просто валяли дурака, перспектива быть пойманными и, следовательно, выставленными из института, мало привлекала. К лету я решил перебраться в столицу и тут заканчивается одна жизнь и начинается другая.